В сторону воображаемого non-fiction
Главная > Медиа > Новости > Эксперты > В сторону воображаемого non-fiction
14 Марта 2016
В сторону воображаемого non-fiction

«Затем произнес небольшое вступительное слово о современном распаде жанра романа…»
Эмма Герштейн. Несколько встреч с Борисом Пастернаком


* * *
В 1922 году Осип Мандельштам опубликовал в альманахе «Паруса» эссе «Конец романа», в котором он дал определение жанру: «Роман — композиционно замкнутое, протяженное и законченное в себе повествование о судьбе одного лица или группы лиц». Форма романа в веках совершенствовалась, развивалось искусство романа. Роман был насущной необходимостью и организационной формой европейского словесного искусства. Но, продолжает свою мысль Мандельштам, мы ныне вы­брошены из своих биографий, как шары из биллиардных луз»; происходит отказ от романа — писатели «бессознательно пишут хронику… силою вещей современный прозаик становится летописцем».

Прогноз Мандельштама не подтвердился (М. Булгаков, Вас. Гроссман, Б. Пастернак и др.), но движение форм романа предсказано.

М. Золотоносов в статье «Последствия Шаламова» (1994) замечает: «упрощается жизнь — упрощается и литературная форма». А сегодня? Что происходит с романом в русской литературе сегодня?

Алла Марченко закрепила собрания рассказов-фрагментов под крышей романа запоминающимся термином-неологизмом: вместороманье. Современная критика изобрела еще один, более деликатный, термин: романная проза.
 
* * *
Современную прозу преследует ворчливо-депрессивное сопровождение.
И не только современную.
Классика — умерла.
Литература современная — в «глубокой заморозке» (цитата).
Литературный артхаус «интересен только сам себе» (еще цитата).
Но роман, роман как жанр, выжил. И продолжается в разных модификациях: «Удобный и понятный издательский продукт» (тоже цитата).
Я уж не говорю о том, что главные литературные премии в России учреждены и вручаются именно за роман — «Русский Букер», «Большая книга» и «Национальный бестселлер» (при всех оговорках относительно последних двух, они, как правило, присуждаются за романы).

Роман, особенно если он представляет собою продукт массолита, легко превращается в стоящую на полке книгу и еще более легко и просто — в груз, который вагонами отправляют по стране для продажи. Соперник у такого романа, конечно, есть — это телесериал, но появились уже и неплохо продаются романы, в свою очередь написанные по сериалам (пример: «Оттепель», роман Ирины Муравьевой по телесериалу Валерия Тодоровского).

Современного автора к жанру романа влечет не только магическая тяга.

Захар Прилепин собирает книгу под жанровым определением «Роман в рассказах». Михаил Елизаров в «Бураттини. Фашизм прошел» определяет жанр сборника как «Монологи персонажей из ненаписанного романа».

Искушение не только жанром, но желанием приписаться к нему.

Роман как обозначенный жанр востребован и читателями, и критиками, и издателями, и книгопродавцами. Не являющиеся ни по каким параметрам романами книги смело именуют себя романами. Даже беглый осмотр изящной словесности, представленной в книжных магазинах, заставляет сразу убедиться, что на полках теснятся почти сплошь романы. Хотя в последнее время, эпоху ЖЖ и ФБ, отмечен интерес к сборникам короткой прозы, подогретым подвижной лентой Интернета: Линор Горалик — «Это называется так: короткая проза» (91 рассказ), Александр Иличевский публикует в «Новом мире» (а вскоре и отдельной книгой) «Короткую прозу», Денис Драгунский успешно собирает в книги свои фейсбучные рассказики и новеллки.

Появляются романы, композиционно составленные из кратких текстов, писем: от вымышленных (Михаил Шишкин. «Письмовник») до невымышленных, реальных писем-текстов (Карина Добротворская. «Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже»), где личная история превращается в публичную — в литературу. В роман.

Новый русский роман включает в повествование вымышленные дневники («Старая девочка» Владимира Шарова), вымышленную переписку («Анна Гром и ее призрак» Марии Рыбаковой, «Даниил Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой, «Возвращение в Египет» Владимира Шарова), реальные биографии реальных персонажей, обозначенных вымышленными именами (роман с ключом — «Таинственная страсть» Василия Аксенова), вымышленные мемуары вымышленного героя, соединенного «дружбой» с автором-героем («Город в долине» Алексея Макушинского). Линейность повествования намеренно нарушается, пространственная перспектива искривляется, хроникально-бытовое время соединяется с условным. Критики «на полях» своей профессиональной деятельности пишут «романы» (указано в подзаголовках): «Фейсбучный роман» (Сергей Чупринин); «Роман с литературой в кратком изложении» (ваша покорная слуга). Павел Басинский, складывая в книгу литературно-критические статьи, называет ее «Роман с критикой». Можно утверждать, что всякая объемная проза стремится сегодня к романному статусу.

Более двадцати лет в России возникают и исчезают различные жанровые премии качественной прозе. За повесть года — премия Белкина; за рассказ года — премия имени Юрия Казакова. Но в последнее время, когда под жанровой литературой все более и более понимается массовая с ее разновидностями (детектив, любовный роман, триллер, фэнтези), в премиальной стратегии произошло новое разделение: по объему. Итак, есть премия «Большая книга», а в «Русской премии» обозначены номинациями «Крупная проза» и «Малая проза».

И в то же время...

Роман сохраняет жанровые черты семейной социально-исторической саги («Зеленый шатер» Людмилы Улицкой), историко-биографического жанра («Возвращение в Панжруд» Андрея Волоса), социально-психологического романа (Роман Сенчин. «Елтышевы»), романа воспитания (Александр Кабаков. «Все поправимо»). Однако по шкале «реальное — воображаемое» новый роман располагается между fiction и non-fiction, скорее всего, его можно отнести к faction — сплаву, соединению вымышленного с фактографически подтвержденным.

В современном романе уничтожаются границы между вымыслом и реально­стью. Появляются романы, документально достоверные, составленные из обнаруженных в архивах мемуаров скромных лиц потаенной истории (Наталья Громова. «Послед­няя Москва»), есть и романы, имитирующие мемуары и дневники (Вл. Шаров), романы, преобразующие реальные авторские впечатления, расширяющие и переводящие реалии в вымысел — так написан (частично) роман Глеба Шульпякова «Музей имени Данте».
 
* * *
Издательство «Астрель» в 2008 году изготовило «безупречный роман» — роман, написанный компьютерной программой на основе «Анны Карениной» под названием «Настоящая любовь». Заложили программу, подкрутили сюжетные линии — на выходе получилась смесь из романа Л. Толстого, пьес Чехова и детективов Агаты Кристи… В общем, нечто близкое к тому, что весело конструирует Б. Акунин.

В современной романной прозе есть ряд внутренних оппозиций: прежде всего отчетливо противостоят друг другу артхаус и массолит. Но есть еще одно противостояние: Евгению Гришковцу не только эстетически, но этически противостоит Роман Сенчин («Елтышевы»). Сенчин намеренно отсылает свой последний роман, «Зона затопления», к «Прощанию с Матерой» Валентина Распутина. В одном из интервью он заявил: «Вполне можно попытаться написать такую вещь… близко расположенную к «Деньгам для Марии» (повесть В. Распутина 70-х гг. — Н.И.). Почти идентично — ничего в России не изменилось». Романа Сенчина не пугает вторичность: «…Сейчас римейки в большой моде, на них лучше клюют, чем на стопроцентную оригинальность».

Еще одна из тенденций поэтики современного романа — автор присутствует в тексте, выступая от первого лица, не совсем идентичного реальному авторскому, как бы «сдвинутой» авторской личности. Эго-проза — это попытка собрать текст «под себя» в уходящем из-под власти писателя, распадающемся мире. Автор, существующий в зоне реальности как реальное лицо, иногда даже под реальным именем и в реальном окружении, «затуманивает» свое изображение, уводя себя в сторону fiction (изображая и одновременно «изобретая» самого себя). Эта линия, которую условно можно обозначить как авторскую непрямоту в якобы прямом, почти (вот именно) зеркальном отражении, есть в артистической прозе Сергея Довлатова, раннего, еще не отравленного идеологическим величием Эдуарда («Эдички») Лимонова; присутствует в сочинениях Венедикта Ерофеева («Венечки»), ближе к нашему времени — у Андрея Рубанова (экзотический тюремный опыт автора имеет значение), в полуавтобиографическом «Саньке» Захара Прилепина, в прозе Олега Павлова («Карагандинские десятины», «Дневник больничного охранника»). Опыт может быть всякий — например, потомственно-филологический, как у Андрея Аствацатурова («Люди в голом», «Скунскамера»). Этот ряд имен и произведений, не объединенных ничем, кроме поэтики, представления авторского «я», можно продолжать довольно долго.

Автор обращается к личному опыту и оттого, что депрессивно разочарован в реальности современной России, где нет места герою, о чем свидетельствуют заголовки и подзаголовки («Без возврата. Негерой нашего времени» — Сергей Бабаян), ироническое, у Владимира Маканина, название романа — «Андеграунд, или Герой нашего времени». У Виктора Пелевина — «Empire V. Повесть о настоящем сверхчеловеке», у Сергея Минаева — «Духлесс. Повесть о ненастоящем человеке».

Автобиороман — тоже жанровая разновидность романа. Но для того чтобы автобиороман состоялся, нужно быть крупной, мыслящей, творческой, рефлексирующей личностью — как Иван Бунин в «Жизни Арсеньева». Иным романам из этой группы сегодня свойствен нудный автобиографизм и навязчивая публицистичность («Книга без фотографий» Сергея Шаргунова). Да, в поисках героя для современного романа автор порой теряется — и ищет героя в самом себе.

При всем вышесказанном — о распаде и мутациях романного жанра в современной прозе — отмечу, что появление версий традиционного, социально окрашенного романа с четко прописанной «историей», ясными персонажами, выверенными мотивировками, историческим фоном — вызывает одобрение и интерес одновременно у читателей и профессиональных жюри. Такова внезапность признания романа никому дотоле не ведомой молодой  писательницы из Казани Гузели Яхиной — ее роман «Зулейха открывает глаза» явился рекордсменом по попаданию в лидеры самых заметных премий, включая модный «НОС».

Так что традиционная жанровая форма наряду с разнообразными мутациями продолжает жить. И приносить новые неожиданные плоды — в испытанной, веками опробованной форме. Именно такой, конец которой Мандельштам объявил почти сто лет тому назад… Роман сегодня активно осваивает разные направления, пробует разные возможности, контаминируя, впитывая в себя разные жанры, сов­мещая, казалось бы, несовместимые языки и стили.

Роман не имеет канона.
Роман — предельно свободное образование.
Роман — постоянно становящийся, эластичный, неуловимый — жанр, для которого важен постоянный контакт с меняющимся миром.
Роман остается собой… Роман меняется.
И все это — роман.

Вернуться