Доктор социологических наук Дмитрий Иванов внимательно следит за хайпами еще с тех пор, когда термин этот был русскому человеку неведом. Но любое слово сегодня может внезапно возникнуть и стать популярным, в чем уверен автор концепций глэм-капитализма и альтер-капитализма. О том, как кризисы в политике и экономике влияют на культуру потребления, как эти изменения связаны с мировым развитием интернета и как один общественный уклад незаметно, но прогнозируемо сменяется другим – в интервью для Школы «Репное».

ПРОБЛЕМА-2017 И СБЫВШИЙСЯ ПРОГНОЗ

— Три года назад в одном из своих выступлений в Школе «Репное» вы представили концепцию «Проблема-2017». Вот и наступил 2017-й год. Какие ваши предположения подтвердились?

— Все. Идея моя зародилась еще в 2010-м году. Она заключалась в том, что тенденции ведут к кризису в экономике, в политике и в культуре, и очень может быть, что примерно в 2017-м году сложится следующая революционная ситуация. Пока констатировать революционную ситуацию нельзя, но тенденции явно идут к этому. С тех пор как в 2011-м я впервые это опубликовал, произошел экономический кризис. Сразу выросли протестные настроения, начался кризис в политических элитах: странные запутывающие публику процессы, когда спецслужбы наезжают друг на друга, когда сажают министров, сменяются пачками губернаторы – это раскол и потеря управляемости. Эксперты говорят об управляемом хаосе, и неважно, хорошо это срежиссировано или спонтанно, но кризис есть. И в культуре он тоже отразился. 

— Арест Серебренникова пришелся как раз на 2017-й год.

— Этот процесс хоть и связан с культурой, но сама акция носит демонстративно политический характер. В современной жизни экономика, политика и культура настолько перемешаны и взаимно проникают, что границы тут абстрактные. Поскольку известный режиссер пользовался покровительством одних фракций, представителей элиты (соответственно, это атака и на них), то эту историю можно присоединить к кризису элит.

Для меня гораздо интереснее то, что связано с кризисом культуры – это изменение ценностей, принципиальных форм коммуникации. Межпоколенческие культурные разрывы уже явно подводят нас к симптомам социального взрыва. Вдруг все обратили внимание на молодежь и подростков, которые вышли на улицы. Я писал об этом еще несколько лет назад.

— Вышли на улицы: вы имеете в виду Болотную? (4 февраля 2012 прошел один из самых крупных митингов против фальсификации выборов на Болотной площади в Москве. – Прим. авт.)

— Нет, Болотная как раз была давно. Я имею в виду 26 марта и 12 июня этого года (26.03.2017 – митинги против коррупции в 82 городах России; 12.06.2017 – продолжение антикоррупционных протестов в 154 городах РФ. – Прим. авт.). И эти митинги совершенно по-другому мотивированы, они как раз связаны с культурным кризисом молодежи, которая ориентирована не на те ценности, что транслируются в контролируемых масс-медиа, а на другие коммуникационные практики. Их невозможно достать через телевизор, и они уже даже не в социальных сетях, на которые обратили внимание наши правители и пытаются какую-то запоздалую информационную культурную политику проводить.

— Те, кто «уже не в соцсетях» – они в мессенджеры ушли?

— Конечно. Те, кто были политически активны Вконтакте, понимая, что Вконтакте теперь отслеживаемая, под колпаком, ушли в Телеграм.

— То есть публичность снизилась, а варианты распространения расширились.

— Мессенджеры – это новое состояние, новая волна. О чем я говорил и писал: будут собственные платформы, приватные сети, когда можно создать свой закрытый чат участников на 30 или множество микросетей. Они не просвечиваются, не поддаются такому простому контролю, как привычная социальная сеть. На повестке социальный контроль через новые медиа, а культура ушла в сверхновые медиа, до которых еще не добрались и не знают, как с ними быть. Вот потребовали у Дурова зарегистрировать Телеграм. Телеграм от этого не стал поддаваться взлому легче, потому что там система шифрования не предполагает наличие ключей, которые может кто-то где-то взять и экспертам спецслужб передать.

Лекция «Виртуализации и поствиртуализации культуры. Часть 1», сентябрь 2017

ЧЕТЫРЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕРНЕТА

— Но рано или поздно они разберутся и с Телеграмом, что тогда? 

— Когда они разберутся, произойдет следующий сдвиг. Мы все еще по инерции говорим о веб 2.0, но переход в веб 3.0 уже наступил в 2008-2009 году. Главные его отличительные признаки – пользователи, которые не являются экспертами в IT, не обладают никакими навыками ни в программировании, ни в веб-дизайне, могут сами создавать платформы, формировать свои сети. Интернет первого поколения был похож на телевидение: вот висит страница, а пользователи – реципиенты информации. Второе поколение веба – это когда пользователи становятся генераторами контента, им предоставляют платформы и они заполняют их контентом, как, например, в социальных сетях. Да, это могут быть котики и реплики, но это контент, созданный непрофессионалами. Сами платформы – всего лишь гладкая поверхность, на которой что-то происходит. Но ценность этих сетей создают не владельцы платформы, а непрофессионалы, и здесь они уже не просто пользователи, а криэйторы. Третье поколение, актуальное уже лет 5-7 – это когда пользователи могут создавать, приспосабливать под себя эти платформы и организовывать допуск своих и чужих.

В первую очередь, это разные мессенджеры. Во-вторых, ресурсы для создания сайтов и мобильных приложений, где вы из кубиков, как в конструкторе, создаете свое. Бум мобильных приложений я когда-то рассматривал как первый симптом веб 3.0. Платформы для создания мобильных приложений обязательно включают морфему «Аpp» (англ. applications – «приложения»), поэтому они называются App Builder, App Constructor или что-то в этом роде. Любой автор может разместить свое мобильное приложение в интеграторе – это платформы AppStore, GooglePlay – а дальше все зависит от того, насколько оно удачно продвинуто и востребовано. И очень важно, что самодельные платформы начинают всерьез конкурировать с профессиональными, а профессионально сделанные платформы кастомизируются пользователями – это и есть веб 3.0. И думать надо уже о том, каково четвертое поколение. Пока могу только наблюдать тенденции и предположить, что первый тренд – это блокчейновые сети. Сам по себе блокчейн – типичный хайп, он не представляет собой будущего; важна технология «сети равных» – впереди нас ждет бессерверный интернет, еще менее централизованный.

— Где в бессерверной сети будут храниться данные?

— В облаке. Сама сеть и есть хранилище. На компьютер или мобильное устройство скачивается клиент-программа, и пока в сети много одновременно работающих устройств, сеть эффективно работает. Предпосылки создания сети по такому принципу уже были в 90-х годах, начиная с сетей по скачиванию и передаче друг другу пиратского контента, через торрент-сети. Блокчейн – это первая попытка сделать бессерверную сеть независящей от людей, она как бы работает сама. Вторая тенденция – это боты, когда контент генерируется не людьми, а сетью ботов. Разумеется, боты созданы людьми. Но когда эти боты будут создаваться непрофессионалами, возникнет следующая ступень.

Лекция «Виртуализации и поствиртуализации культуры. Часть 2», сентябрь 2017

Подытожим. Первый шаг интернета – мы просто пользователи, реципиенты контента. Второй шаг – мы генераторы контента на предоставленных профессионалами платформах. Третий шаг – платформы и контент мы сами создаем. И наконец, мы даже не создаем контент, а включаем искусственный интеллект, ботов, которые этот контент генерируют. Где люди, а где машины, на четвертом шаге не так уж важно.

— А не утонем ли мы в море фейков, если куча ботов будут единовременно их создавать?

— Мы уже по уши в фейках. Кто их будет создавать – люди или боты – не принципиально. Здесь важно другое: чем больше эта виртуализация нарастает, тем ценнее становится подлинность физического присутствия, материального ощущения, тактильности, собственного опыта. Что-то делать своими руками, к чему-то прикоснуться. В той культуре, которая существует уже в не в режиме виртуализации, а поствиртуализации, есть две противостоящие тенденции. Они вроде взаимоисключающие, но на деле друг без друга невозможны. Это, во-первых, гламур – то, что я называю глэм-капитализмом и глэм-культурой, когда образы ярче до приторности, а коммуникации проще до примитивности. А вторая – это бунт аутентичности, или альтер-капитализм.

ОТ ГЛЭМ-КАПИТАЛИЗМА – К АЛЬТЕР-КАПИТАЛИЗМУ

— Раскройте ваш термин глэм-капитализм для тех, кто слышит его впервые.

— Есть пять базовых элементов: роскошь, экзотика, эротика, что-нибудь розовое, кто-нибудь блондинистый. Причем розовый, как и блондинистость – это не сам цвет, это принцип. Розовое как визуальное решение любых проблем. Вот у вас проблемы экономические или материальные, а вы решаете их путем предъявления красочной упаковки, яркого дизайна. Тот же принцип блондинистости – внешность, которая управляет сознанием и самого человека, и окружающих. Подать себя при помощи одежды, мэйкапа, пластической хирургии, занятий спортом, сделать себя привлекательным с тем, чтобы добиваться успеха. Все должно быть броским и бросовым одновременно. Ярким, но при этом одноразовым. 

— Глэм-капитализм сменяется альтер-капитализмом?

— Альтер-капитализм – это не то чтобы следующая стадия. Он вырастает из протестных движений против искусственности, чрезмерной иллюзорности гламура. Этот протест выразился, например, в потребительской культуре хипстеров. Одно из проявлений альтер-капитализма – крафтовое пиво. Когда мы хотим не раскрученный бренд, а что-то подлинное, сваренное в маленькой пивоварне, может, самими нами, на что криво наклеили этикетку, сделанную из дешевой бумаги или даже вручную расписанную. Самодельное, оригинальное, аналоговое в противоположность цифровому, начинает цениться все больше и больше. Поэтому люди собирают виниловые пластинки, не отказываясь при этом от цифровых технологий, и хотят ездить на велосипедах, не отказываясь от автомобилей последней марки.

— Люди уже не просто реставрируют «Победы», а начинают на них ездить.

— Реставрируют, но при этом владеют еще каким-то «Хендаем», а лучше «Мерседесом». То есть это часть такого протестного, но потребительского движения, поэтому возникает не альтернатива капитализму, а альтернативный капитализм. Потребление, но по-другому, которое акцентирует внимание на уникальности, тактильности, аутентичности.

Иванов Д. Глэм-капитализм (2015)

— Получается, хоть от альтер-капитализма не несет деньгами так, как от глэм-капитализма, все это по-прежнему недешево?

— Денег он приносит не меньше, в том-то и дело. Это когда-то протестное движение начиналось с того, что всему этому страшно красивому гламуру противопоставлялся треш. А мы были готовы жить в мусоре и грязи, л
ишь бы не быть потребителями вот этого вашего лакированного, глянцевого продукта. А пришло к тому, что протест используется как источник креативных решений в бизнесе. Тогда и появляется все крафтовое, якобы некоммерческое, на самом деле легко коммерциализируемое и раскрученное.

Капитализм всегда развивается через поглощение и утилизацию протеста. То, что выглядит как угроза и подрыв, на деле для него благо и спасение. Капитализм развивается только через экспансию, он захватывает новые рынки, новые потребительские группы, другие области человеческого существования, превращая их в сферу коммерции и индустрию. Гламур выглядел фальшивым, искусственным, навязчивым, а альтер-капитализм выглядит привлекательнее по отношению к предшествующей фазе, он более естественный и органичный. По факту он точно такой же технологичный, искусственно выстроенный, управляемый.

— Если альтер-капитализм хотя бы будет производить меньше мусора, это уже неплохо для экологии.

— Капитализм не может не подавлять экологию, потому что откуда берутся ресурсы? Когда мы говорим о цифровых технологиях в противовес дымным, пачкающим природу индустриальным технологиям, мы как-то забываем о том, что стоят гигантские дата-серверы, которые поглощают огромное количество энергии. Все цифровые инновации требуют на производство материалы, в том числе редкоземельные металлы, кремний. Для их добычи варварским способом разрабатываются карьеры в Китае. Поэтому природа страдает всегда, когда развивается капиталистическая экономика. В каком бы направлении, под каким бы флагом, в каком бы имидже она ни развивалась.

— На ваш взгляд, что придет на смену альтер-капитализму и хипстерам?

— Честно говоря, пока не знаю. Нужно подождать. Название должно возникнуть само собой, просто встретиться в нашей жизни.

Иванов Д. Время Че. Альтер-капитализм в XXI веке (2012)

— Как вы придумали термины глэм-капитализм и альтер-капитализм?

— Слово ‘гламур’ придумал не я, но когда оно зазвучало из каждого утюга, задумался и понял, что есть в этом странная логика. Я не придумал и выражения ‘альтернативщики’, ‘альтернативный рок’, ‘альтернативное движение’, ‘альтернативный образ жизни’. Они просто стали постоянно слышны, видны.

— То есть, чтобы понять тенденцию, можно просто язык анализировать, и станет ясно, что идет на смену?

— Нужно быть чутким к коммуникациям, и тогда что-то повторяющееся обязательно обратит на себя внимание. Поэтому, например, у меня есть аккаунт в Фейсбуке, где более возрастная и политизированная френдлента, и во Вконтакте, более молодежном и более ориентированном на хайпы и культурные тенденции. В Фейсбуке чаще возникают негативные эмоции и руки чешутся написать какие-то комментарии, но стараюсь сдерживать себя, потому что я там присутствую скорее как эксперт и наблюдатель. Мне не хочется потерять связь с этой поствиртуальной реальностью и своих френдов, они же для меня информанты. Пока новый термин не встретился.

— Cемантический анализ ленты не делаете?

— Я не занимаюсь формальным анализом, а жду, когда слово придет ко мне как очевидность. Возможно, правильнее пользоваться технологиями, например, Big Data, запускать какие-то поисковые системы, и тогда раньше появится концепт. Но мне нравится работать по старинке. Не потому что я ленивый или не люблю технологии, а потому что я так привык и менять свои привычки пока не хочу.

— Главное, что они работают.

— Пока они работали. Совершенно не факт, что они будут работать дальше. Я присматриваюсь ко всем технологиям и вижу, что многие инструменты еще очень сырые, иногда они выдают смехотворные результаты. Но подождем, они развиваются. По мере появления платформ я все их испытываю на функциональность. Например, канал Телеграм для моих коммуникаций не подходит, ведь его нужно постоянно чем-то заполнять и делать это для маленькой аудитории, с которой я и так могу пообщаться. Я не могу быть пользователем Твиттера, где нужно все время постить какие-то короткие, по возможности содержательные вещи, а я в принципе не мастер афористического жанра. Точно так же я не завел аккаунт в Инстаграме, когда понял, в чем смысл этой платформы, что она дает и почему такие пользователи у нее.

— Не любите фотографировать еду?

— Я люблю фотографировать еду и выкладывал ее в социальные сети еще до того, как появился Инстаграм. Просто я не делаю это в таких количествах и в таком бешеном темпе.

— Вы много путешествуете. Люди и социумы каких стран вас особенно впечатлили и почему?

— Я изъездил почти всю Юго-Восточную Азию, Латинскую Америку, Европу. В Южной Корее я впервые столкнулся с человеком абсолютно безграмотным. Тотальная борьба с неграмотностью произошла там только после окончания корейской войны, и женщина, видимо, просто не успела, для нее этот школьный возраст прошел. Она не то что по-английски не говорит, она и по-корейски не читает и не пишет, живет в своей деревне за счет субсидий государства. Государство платит им за то, чтобы они жили под соломенной крышей в глинобитном домике, растили капусту и ничего в своем образе жизни не меняли. Это островки культурного наследия в индустриальной и постиндустриальной Южной Корее, куда иностранцы и сами корейцы устремляются как туристы. Похожие этнические деревни я посещал в Китае. Прогресс туда не допускают, это искусственное сохранение экзотики в государствах, где культивируется сложность и разнообразие.

С этой женщиной мне нужно было общаться, чтобы поселиться. На входе в деревню контрольно-пропускной пункт, где продают билеты. Иностранному туристу выдают маленькую карточку, на которой по-корейски с повторением на английском написано три вопроса: Сдаете ли вы комнату? Сколько стоит? Включен ли завтрак? Она не смогла даже прочесть слова на бумажке или написать мне сумму, а вынесла из дома нужное количество купюр и разложила их передо мной. Я тут же достал свои купюры, выложил перед ней, показал жестом, что у нас совпадение. Она кивнула головой, забрала деньги, так мы договорились. Неважно, на каком языке вы говорите, и может ли ваш собеседник написать те же цифры, которыми вы привыкли пользоваться. Если вы в туристическом потоке, контекст определяет, что вам надо. А вот если вы отклоняетесь от проторенных маршрутов, тут вам нужны языки, нетривиальные навыки общения. Такое отклонение в Южной Корее я себе позволить не могу, но могу позволить в Латинской Америке, поскольку владею испанским языком. Вот там я забредал в дебри и трущобы. Если знаешь язык местности, то даже в конфликтных ситуациях чувствуешь себя уверенно. Я могу изъясняться на испанском, португальском, немецком, английском – наверное, этим и определяется выбор регионов.

Беседовала Ирина Трофимова