ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ КОРРУПЦИИ

— Елена Анатольевна, в нашей стране популярна метафора коррупции как смазки для всех двигателей. И если ее резко вдруг пресечь, то без нее наш паровоз, который давно едет по этим рельсам, заскрипит, сломается и остановится. Проще говоря, будет трудно решать вопросы, если мы перестанем брать взятки и давать взятки.

— Это действительно так для текущего положения дел, но не для развития. Ведь смысл борьбы с коррупцией не в том, чтобы ее победить. Квинтэссенция нашей деятельности – обеспечить в стране верховенство закона, качество жизни и устойчивое развитие. Когда мы говорим про коррупцию как смазку, больше всего задевается развитие, потому что количество средств, которая генерирует наша экономика, все равно предельное. И если оно будет до бесконечности уходить в смазку и вращаться внутри этой системы, а потом в виде платежей сложившейся неформальной практики выкачиваться на запад, то никакого стабильного развития не будет. Мы не имеем морального права оставлять страну своим детям в том же состоянии, в котором она есть сейчас. Соответственно, надо пересматривать эту концепцию про смазку, даже если изъятие этого механизма неформального контроля в текущих практиках повлечет какие-то сбои. Это в любом случае будет инвестицией в создание нового режима экономического социального развития – с прицелом на будущее. 

— Вы давно исследуете коррупцию в числах. Когда в истории России был пик коррупции, и как это измеряется?

— В абсолютных цифрах это невозможно сказать. Формы коррупции бывают совершенно разными и приходят волнами. Говорят, в Советском Союзе коррупции не было, но система блата и тайных поощрений высшей номенклатуры и элиты – это тоже форма коррупции, и она была. Пик именно этой формы коррупции пришелся на советское время. А пики, скажем, коррупции в экономической сфере и связанной с ней бытовой формой пришлись на перераспределение собственности в 90-е годы. А коррупция политическая, или злоупотребление административным ресурсом – на начало нулевых и продолжает нарастать. Точных параметров, где мы можем говорить про пик, тут нет. К сожалению, очевидно, что мы страна, которая никогда не была свободна от коррупции. В силу разных обстоятельств и установок противодействие коррупции никогда не было приоритетной линией, за исключением очень коротких периодов. В конце XIX века было сделано небольшое усилие по снижению уровня коррупции в судебной власти: появились судебные истории, судебные кейсы, знаменитые судебные имена и фамилии, появилось уважение к профессии судьи. Также был маленький период создания современной нормативной базы по противодействию коррупции – с 2008 года (Федеральный закон от 25 декабря 2008 г. N 273-ФЗ «О противодействии коррупции». – Прим. авт.), затем в 2012-м, далее оно просто уточнялось, дополнялось. Но пиков не было, потому что коррупция всегда держалась, меняя форму, на одном уровне.

Лекция «Россия без коррупции – пределы возможного», часть 1. Ноябрь 2017 

— Какой тип коррупции доминирует сейчас?

— Сейчас доминанты в прямом смысле слова нет, потому как в силу безнаказанности что бытовой, что административной, что крупной политической коррупции высших должностных лиц, она в общем так и держится на равных уровнях и мирно сосуществует. Другое дело, если иногда приглядываться к происходящему, можно заметить маленькие новшества, которых вчера еще не было, но одно осмысленное действие вдруг изничтожает многие явления. Например, в Москве еще меньше 10 лет назад получить загранпаспорт было очень сложно – куча бумаг, очереди, долго, неудобно – и многие платили, чтобы побыстрее. А с созданием технической системы подачи заявления на загранпаспорт это исчезло. Но зато в той же миграционной службе оно переместилось в сектор, где решают вопросы мигранты, где разрешение на работу, на проживание и т.д. То есть коррупция где-то прибывает, где-то убывает. А где-то, в силу стечения обстоятельств или точечной реформы, ее может стать поменьше, но обязательно прорвет в другом месте.

— Существует ли корреляция между уровнем коррупции и другими параметрами? Например, средняя зарплата в регионе или размер потребительской корзины? 

— Да, есть корреляция. Еще давно, в начале нулевых, и мы, и другие социологические центры увидели, что уровень коррупции выше там, где выше концентрация капитала – в больших столицах. По опросам там уровень восприятия коррупции и предпринимателями, и гражданами выше, чем в регионах с меньшим экономическим развитием, где брать нечего. С другой стороны, я бы не привязывала к чисто экономическим параметрам, тут надо рассматривать в том числе качественные параметры. Если брать международный опыт, даже в не самых богатых странах без природных ресурсов (например, в Эстонии) при достаточно высоком качестве государственного управления уровень коррупции снижается. Однако мы не всегда можем померить все практики, довольно сложно найти социологический инструмент для измерения коррупции высших должностных лиц.

Сьюзан Роуз-Аккерман «Коррупция и государство: причины, следствия, реформы» (2003)

— Для оздоровления общества что первично: прекратить давать взятки или брать взятки? Вероятно, это вопрос про курицу и яйцо.

— Понимаете, взятка – это как танго, его всегда танцует двое. Невозможно это делать отдельно друг от друга. Это больше не про курицо и яйцо, а про теннис. На данный момент, мне кажется, что мячик на стороне граждан. Власть не очень понимает многослойность, многоступенчатость задач, которые стоят в области противодействия коррупции. Власть видит проблему, где и как она проявляется, очень хорошо понимает все про коррупционные механизмы, но сложносочиненные задачи немного парализуют политическую волю. Плюс, конечно, некоторая корпоративная солидарность элит: не дай бог задеть соседа, потому что завтра сосед заденет тебя. А у общества нет этих ограничений. Другое дело, что общество тоже должно делать над собой усилие. Каждому хочется быть хорошим, честным, высокоморальным, но при этом жизнь подталкивает к самым разным ситуациям и неожиданным способам решения этих ситуациях. Вот тут важна коллективная поддержка. Как ни странно, есть такое замыленное словосочетание коллективное действие или коллективная взаимопомощь – нам она очень нужна, ведь ростки антикоррупционного сопротивления возникают в разных частях. Люди говорят: мы и так платим налоги, мы и так не очень богато живем, что-то нам надоело переплачивать дважды. Но до тех пор, пока они одни, им очень сложно. Важно создавать кластеры взаимной общественной помощи. А когда некая критическая величина будет достигнута, это может серьезно повлиять на позицию власти.

Лекция «Россия без коррупции – пределы возможного», часть 2. Ноябрь 2017

СОЦИОЛОГИЯ АНТИКОРРУПЦИИ

— Какие существуют методы исследования коррупции?

— Все методы условно делятся на 3 с половиной категории. Первая категория – это методы исследования восприятия коррупции. Что люди думают об этом. Зачастую формируется общим фоном происходящего в стране, помноженным на личный опыт. Люди что-то видят, что-то читают, на что-то обращают внимание.

Второй способ – это исследование коррупционных практик. Тут могут быть практики и бизнеса, и граждан. Их можно раскладывать по практикам от конкретного человека или по секторам: здравоохранение, образование. Если про бизнес, то по различным секторам экономики.

Третий способ – это качественные исследования прозрачности, насколько понятны системы принятия решений. У нас есть такие исследования, это обратная сторона той же медали – индексы прозрачности и индексы открытости информации показывают то, откуда у нас потом появляется коррупция.

И еще полуспособ – это добавлять данные правоохранительной статистики, которая отражает уровень эффективности деятельности власти по противодействию коррупции. Сколько выявили, где и т.д. В сочетании с первыми тремя они как реферативный источник вполне могут использоваться.

Антикоррупционная политика / Под ред. Г.А. Сатарова – М.: Фонд «Индем», 2004.

— Что мешает вашей работе?

— Часы, недостаток времени.

— То есть раскопать можно все?

— Если раньше я говорила, что мне не хватает времени и веры, что это можно сдвинуть, то теперь говорю: только времени. Объемы стоящих задач иногда парализуют волю, потому что надо успеть сделать все, сейчас бурный период. Я совершенно не лукавила, когда говорила во время лекции, что я вижу среди молодежи среднего возраста от 16 до 40 – гражданский интерес, новый гражданский активизм. Они часть спрашивают: а почему прошлое поколение (имея в виду тех, которым сейчас за 40) не требовало всего этого в 90-е? А потому что в 90-е очень трудно бегать и требовать каких-то сдвигов в общественной морали, когда ты не уверен, будет ли у тебя еда на ужин детям. Только отдельные выдающиеся герои в общественном движении могли заниматься и тем, и другим: и детей кормить, и про мораль с этикой думать… А более молодые люди уже попали в стечение благоприятных обстоятельств начала нулевых, под пролившийся золотой дождь нефтегазовых денег. Не то чтобы сильно заслужили, но так получилось. Мировая экономическая конъюнктура нам тут помогла, она дала возможность сформироваться поколению, которое на фоне экономической стабильности стало находить время для гражданского, общественного образования, самообразования, смотреть по сторонам и обнаруживать, если что-то пошло не так.

До 2010 года на пальцах двух рук можно было пересчитать моих коллег по антикоррупционному цеху. Сейчас мириады людей по всей стране интересуются темой, приходят на лекции.  Сегодня я была искренне удивлена толпе людей и их умным вопросам на публичной лекции в воскресенье в книжном магазине (Елена Панфилова провела в Воронеже открытую лекцию «Коррупция в России – пределы возможного» в Книжном клубе «Петровский». – Прим. авт.). Получилась хорошая взвешенная дискуссия. Поэтому мешает мне только недостаток времени. Хочется очень много успеть в очень маленьком временном пространстве.

«Конвенция Организации Объединенных Наций против коррупции» (принята в г. Нью-Йорке 31.10.2003 Резолюцией 58/4 на 51-ом пленарном заседании 58-ой сессии Генеральной Ассамблеи ООН)

— Сколько уже лет вы рассчитываете индекс восприятия коррупции?

— С 1995 года.

— За время этих наблюдений какие страны показывают наибольшую динамику – в плюс и в минус?

— Сразу скажу, у России стабильная позиция, мы не двигаемся ни вниз, ни вверх, что должно отчасти радовать. Наверное, самый впечатляющий прогресс совершила Эстония. Это не значит, что там категорически стало меньше коррупции, но прогресс очевиден даже тем, кто просто туда едет, наблюдает. Безусловно, бытовая и административная коррупция там остается, но общий тренд идет на улучшение. Грузия в какой-то момент рванула вперед, сейчас притормаживает, потому что на всякое антикоррупционное действие всегда находится противодействие. Коррупционеры же не сдаются, и в Грузии мы это отчетливо в последние годы наблюдаем. Они, конечно, вслух никогда не говорят, что против борьбы с коррупцией, они на словах поддерживают, но начинают создавать условия, при которых борьба становится невозможной: например, влиять на свободу СМИ и гражданских объединений, на свободы граждан. Менять законодательство таким образом, что оно становится непонятным и неудобным для применения. Также в Бразилии было улучшение в виде антикоррупционной реформы, а потом начались коррупционные скандалы: господина президента Лулу да Сильву за коррупцию посадили, а следующему после него президенту Дилме Русеф объявили импичмент за коррупцию. То есть Бразилия – это пример вроде бы визуального прогресса поначалу, когда правильные вещи делаются, а потом резкого падения вниз, потому что, как выясняется, недостаточно просто принимать законы. Надо и самим себе поставить задачу их выполнять – это касается президентов тоже.

Набор из всех скандинавских стран с примкнувшими к ним Новой Зеландией, Австралией, Сингапуром составляют десятку, внутри которой они между собой местами меняются, у них свой чемпионат. У них есть коррупция и случаются скандалы, у них бывают самые неблаговидные истории, но разница в том, что они вскрываются. О случаях пишут, узнают, может, не в тот момент, когда они происходят, но коррупция в верхах тут же выявляется и пресекается. В этом их большая разница.

Беседовала Ирина Трофимова